ARTSphera.com.ua продажа и покупка произведений искусства картин работ мастеров

Русский Украинский Английский Немецкий Французский
Зарегистрировано: [1975] мастеров, [365] посетителей.
Опубликовано: [32817] работ.

Поиск по:
RSS feed
Последние новости
Музей азиатского искусства Crow демонстрирует современную японскую керамику
Первая персональная выставка новых произведений художника Яна-Оле Шимана в Касмине открылась в Нью-Йорке
Выставка посвящена голове как мотиву в искусстве
МоМА получает большой подарок от работ швейцарских архитекторов Herzog & de Meuron
Выставка отмечает Андреа дель Верроккьо и его самого известного ученика Леонардо
Последние статьи
«Где командовали высшие существа: Генрих Нюссляйн и друзья» открывается в галерее Гвидо В. Баудаха
Новая экспозиция Высокого музея посвящена искусству южных backroads
Выставка в Глиптотеке предлагает скульптурную одиссею 1789-1914 годов
Первая большая ретроспектива американского фотографа Салли Манн отправляется в Хьюстон
Tate Modern открывает крупную выставку работ пионерской художницы Доротеи Таннинг
Neo-Op: выставка Марка Дагли открывается в галерее Дэвида Ричарда
Выставка новых работ американской художницы Кэтрин Бернхардт открывается в Ксавье Хуфкенс
Вид искусства
Живопись(22953)
Другое(3334)
Графика(3261)
Архитектура(1969)
Вышивка(1048)
Скульптура(617)
Дерево(445)
Куклы(302)
Компьютерная графика(281)
Художественное фото(273)
Дизайн интерьера(254)
Церковное искусство(196)
Народное искусство(193)
Бижутерия(119)
Текстиль (батик)(107)
Керамика(105)
Витражи(103)
Аэрография(74)
Ювелирное искусство(66)
Фреска, мозаика(64)
Дизайн одежды(61)
Стекло(57)
Графический дизайн(38)
Декорации(26)
Лоскутная картина(14)
Флордизайн(9)
Пэчворк(4)
Бодиарт(3)
Плакат(2)
Ленд-арт(2)
Театр. костюмы(0)
День рождения
Дмитрий Кустанович Александрович
Екатерина Гуськова Сергеевна
Михаил Кудряшов
Олег Беседин
С Д А
Полезные ссылки
Ежевика - товары для рукоделия
Облако тегов
Система Orphus


Написал статью: Opanasenko

Слепцы, слепцам, о слепцах


В Центре современного искусства «ВИНЗАВОД» открылась выставка «Вне поля зрения», представляющая коллекцию современного искусства австрийского бенедиктинского монастыря Адмон, работы из которой направлены практически на все способы восприятия — осязание, обоняние, слух — и в первую очередь предназначены для незрячих и слабовидящих людей. Один из кураторов этой выставки, патер Винфрид Шваб, рассказывает, что идея выставки о слепоте пришла к монахам монастыря Адмон, когда они задумались, всем ли посетителям доступна их коллекция современного искусства — не нужно ли для незрячих придумать отдельный способ подачи искусства, чтобы они воспринимали его на равных со зрячими. В рамках цикла материалов о разнообразных частях человеческого тела и их взаимоотношениях с искусством (не так давно мы писали о носе) «Артгид», вдохновившись этим драматическим проектом, публикует новое эссе — о слепоте, злом двойнике изобразительности с огромным метафорическим потенциалом.

Текст: Анна Матвеева
Питер Брейгель Старший. Слепые. 1568. Дерево, масло. Музей Каподимонте, Неаполь

Когда у Брейгеля слепые, ведомые слепым поводырем, один за другим, как костяшки домино, паровозиком валятся в канаву — это, как мы все знаем, иллюстрация к фламандской пословице о вреде коллективных заблуждений — одной из длинного ряда проиллюстрированных Брейгелем фламандских пословиц. Когда на иллюминациях в средневековых житиях и часословах Христос (или кто-то из его последователей, например, святой Иосафат) исцеляет слепца — это и сама Церковь рекомендует толковать двояко: как историческое событие (реальный Христос, реальный слепец, реальная встреча и реальное прозрение) и как метафору прозрения духовного, каковым является обращение к вере. Когда Пикассо пишет «Обед слепого», он говорит о страдании и бедности, а еще о форме и колорите (а также о собственном навязчивом страхе ослепнуть, преследовавшем его в молодости). Когда Софи Калль спрашивает у слепых, что для них значит слово «красиво», она артикулирует границы визуального и то, насколько представление о прекрасном привязано или не привязано к этим границам. Когда Юрий Альберт ведет по музею группу зрителей с закрытыми глазами, он ставит под вопрос конвенциональное понимание произведения искусства и связанный с ним процесс популяризации искусства, простым жестом показывая, насколько восприятие опосредовано (и насколько — не опосредовано) стереотипным описанием. Короче говоря, слепота — как «зрение, которого нет», — на всем протяжении истории искусства притягивает художников, потому что ее можно очень много с чем сравнить, и эти сравнения всегда будут интересны. Этакий злой двойник изобразительности, да еще с огромным метафорическим потенциалом.
Алексей Радаков. Плакат «Неграмотный — тот же слепой...». 1920

Метафорический потенциал на всем протяжении истории искусства был главным и фактически единственным модусом существования слепоты в нем. В иконописи и храмовой живописи изображения слепоты (чаще всего бок о бок с ее чудесным исцелением) выступают как нравоучительная метафора заблуждения, глупости и невежества. Зрение же — метафора знания, и религиозная семантика для нее совершенно не обязательна: в воинственно-атеистическом 1920 году Алексей Радаков создает свой знаменитый плакат «Неграмотный — тот же слепой: всюду его ждут неудачи и несчастья». Безрелигиозный дискурс ровно с тем же успехом, что и религиозный, использует образ зрения и видения как метафору знания и понимания, что абсолютно понятно: зрение — как ведущий канал восприятия у человека — действительно является наиболее прямым образом познания, а отсутствие зрения — образом невозможности познания или отказа от него. Неграмотный, глупый, зашоренный, косный, упертый в ложных убеждениях — тот же слепой.

Собственно физическая слепота, амавроз, невозможность воспринимать мир глазами в силу медицинских причин темой для искусства становилась гораздо реже, чем слепота как метафора отказа от познания. В таком «неметафоризированном» виде слепоту и портреты слепых у классических художников можно встретить разве что в набросках, ставших в лучшем случае этюдами для маленького фрагмента большой картины. Это и понятно: когда речь идет о визуальном искусстве, об образе, который нужно воспринимать зрением — ну какие тут слепые? Тут уж, извините, они полностью исключены. Единственное возможное присутствие слепоты и слепых на классических полотнах — в качестве объекта, чаще метафорического. Но никак не в качестве самого потребителя или тем более создателя визуального образа: ну какой визуальный образ может предложить тот, кто отродясь ничего глазами не видел?

Отложим на какое-то время рассуждения о слепых людях как потенциальных зрителях. Интереснее сам статус слепоты — и неизбежно связанного с ней зрения — в искусстве.
Пабло Пикассо. Обед слепого. 1903. Холст, масло. Музей современного искусства, Нью-Йорк. Purchase, Mr. and Mrs. Ira Haupt Gift, 1950. © 2011 Estate of Pablo Picasso / Artists Rights Society (ARS), New York

Дидро в «Письме о слепых, предназначенном зрячим» увещевает свою корреспондентку: «Но если воображение слепого есть не что иное, как способность вспоминать и комбинировать ощущения осязаемых точек, а воображение зрячего человека — способность вспоминать и комбинировать видимые и окрашенные точки, то отсюда следует, что слепорожденный воспринимает вещи гораздо более абстрактно, чем мы, и что в чисто умозрительных вопросах он, может быть, менее подвержен ошибкам, ведь абстракция состоит лишь в том, чтобы мысленно отделять чувственные качества тел или друг от друга, или от самого тела, которое является их основой. <…> Почти безошибочное средство впасть в заблуждение в метафизике — не упрощать в достаточной мере предметов, которыми занимаешься. Столь же верный способ получить неправильные результаты в физико-математических науках — полагать предметы менее сложными, чем они есть». С этих слов и начинается дискурс слепоты в искусстве — точнее, дискурс зрения и условий, необходимых для его осуществления. И ключевое слово здесь — «упрощение».

За опытом слепоты в искусстве далеко ходить не надо. Не сочтите за дурной каламбур, но нужно быть слепым, чтобы его не заметить. Опыт слепоты получают, развивают и пестуют дети, обучающиеся в художественной школе: ровно с того момента, как получат задание нарисовать свой первый монохромный натюрморт. Монохром, силуэт — методики ограничения зрения, то есть выборочной слепоты. Например, слепоты к цвету, как в случае с монохромом. Он отменяет наше чувство цвета, заставляет видеть изображаемый мир черно-белым (есть же такая болезнь, когда человек не различает цвета), но является при этом упражнением на видение формы, цель которого — ограничив один способ восприятия, обострить и более внятно обозначить другие.
Василий Перов. Слепой. 1878. Холст, масло. Рязанский государственный областной художественный музей

Можно выстроить целую лестницу из градаций, соответственно которым художник лишает своего зрителя статуса собственно зрителя, то есть обладающего зрением: начиная с небольшой вялости в цвете (через тот же монохром) и заканчивая «Черным квадратом» (или любым другим квадратом/кругом/крестом) Малевича, окончательно отменяющим зрение и изобразительность в пользу мысли. Но, так или иначе, мы приходим здесь к новой функции слепоты. Слепота — пусть частичная — выступает залогом зрения, непременным условием восприятия: только ограничив спектр видимого, вы начинаете действительно видеть, только так вы можете, словно надев солнцезащитные очки, оградиться от бьющего в глаза света и что-то рассмотреть.

Как только мы задумываемся о своем зрении, мы сталкиваемся с тем, что оно избыточно. В поле зрения попадает слишком много лишнего. Глаз, который видит все, вообще все, не улавливает ничего конкретного и постоянно ошибается — у него самый низкий КПД. Работа разума не есть работа с целью «вместить все». Наш ум не работает на то, чтобы максимально охватить все, что видят глаза, — наш ум работает на то, чтобы заметить важное и отбросить лишнее. Возможно, именно здесь пролегает граница между зрением и сознанием, видением и мыслью: мысль сама есть акт отделения предмета мысли от ненужного и неважного фона. Работа разума — это не работа, в ходе которой разум охватывает все больше и больше из того, что ему доступно; напротив, это работа, в ходе которой разум различает, выделяет нужное, отбрасывает ненужное, обозначает важное и неважное, вычленяет значимое, начинает осознавать его, позволяет себе не обращать внимания на фоновые помехи и создает из значимых объектов конфигурации, которые порождают наш мыслительный ландшафт. Акт мысли есть акт отключения каких-то полей зрения, которые «лишние» и «к делу не относятся». Точно так же самый простой акт восприятия — например, когда мы смотрим кино в кинозале или картину в музее — заставляет нас отвлечься от внешних помех и шумов, сосредоточиться и не обращать внимания на разговоры других зрителей или их внешний вид. Наш опыт восприятия, опыт сознания, сама работа разума есть опыт исключения и добровольного конструирования частичной слепоты. Частичная слепота — это настройка зрения, которое лучше всего реализует себя не на полном свету, а в сумеречной зоне.
Вид экспозиции выставки Эрнесто Нето The Edges of the World. Галерея Hayward, Лондон, 2010. Источник: theadventuresofbearandbutterfly / flickr.com

Отказ искусства от примата изобразительности и последовавший за ним частичный отказ от визуальности вообще в ХХ веке привнесли в ранее полностью визуальное искусство иные чувства и каналы восприятия — слух, запах, тактильные ощущения. У нас перед глазами множество необычных и интересных произведений, которым глаза-то и не нужны, которые нужно скорее трогать, нюхать или слушать, нежели рассматривать, и целые художественные направления, ныне уже заслуженные и прославленные, но тем не менее остающиеся в границах искусства как занятия художников и предмета рассмотрения арт-критиков: например, саунд-арт или тактильные инсталляции вроде произведений Эрнесто Нето, которые положено щупать (и перед входом в инсталляцию стоит табличка с требованием снять кольца и браслеты, так как они могут повредить нетовское чувствилище).

То, что Малевич с его квадратами — самый визуальный из всех художников на свете, потому что именно он так истерично привлекает внимание к зрению и его роли в восприятии искусства, показывая, что будет, если отменить всю визуальность разом, сомнению не подлежит. Но и иные опыты слепоты в искусстве идут рука об руку с историей искусства как такового, и их оттуда не выкинешь. Мы приходим на выставку видеоарта или хотим посмотреть инсталляцию — и попадаем в затемненный зал, где наше зрение насильственно выключают, оставляя ему только экран или подсвеченный объект. Мы смотрим на черно-белую фотографию или монохромную графику и восхищаемся их породистостью — именно потому, что цвет для нас насильственно исключен. Мы ценим абстракцию, из которой заранее исключена фигуративная форма. Мы благодарны художнику и куратору, которые настроили наше зрение, отключив лишнюю информацию и тем самым обеспечив нужный модус восприятия.
Художник Андрей Ройтер во время акции Юрия Альберта «Название». 1997. Фото: Юрий Альберт

Если говорить об утопии абсолютного зрения, когда мы «будем видеть всё-всё-всё», мы неизбежно уткнемся в европейский фаустовский проект — и в его крах. Оказалось, что работа разума, даже желающего озарить своим светом все «слепые зоны», порождает новые «слепые зоны» в новых местах — и это естественная часть данного процесса, его защитный механизм. Наивное фрейдовское Wo Es war, soll Ich werden! («Там, где было Оно, должно стать Я». — «Артгид») сменяется концепцией гораздо более тонкого в своей мизантропии Лакана, где травма становится обязательным конституирующим ядром личности, а реальное всегда недоступно, и невозможность на него посмотреть — слепота — есть залог сохранности личности как таковой. Возможно, при полном равноправии, полной видимости всех дискурсивных зон наш разум вовсе не смог бы работать: наше мыслительное поле стало бы плоским, и искусство тоже прекратило бы быть нужным, ведь все уже показано… Короче говоря, давайте уже выйдем из философских дебрей: здесь важно, что некая частичная слепота, наличие чего-то невидимого для нас необходимы для того, чтобы видеть хоть что-то. И в этом смысле слепота присутствует в истории европейской мысли и в истории искусства.
Директор Центра современной культуры «Гараж» Антон Белов внутри инсталляции Анны Ермолаевой на выставке «Вне поля зрения». Центр современного искусства «Винзавод», 2013. Фото: Данила Стратович

Ну так вот. Только в XXI веке в Европе и США возник абсолютно неметафорический разговор о слепоте и слепых. Слепота стала не образом познания, а простой инвалидностью, для которой нужно создать условия, чтобы она не ограничивала возможности своих обладателей. Один из кураторов выставки «Вне поля зрения», патер Винфрид Шваб, рассказывает, что идея выставки о слепоте пришла к монахам монастыря Адмон, когда они задумались, всем ли посетителям доступна их коллекция современного искусства — не нужно ли для незрячих придумать отдельный способ подачи искусства, чтобы они воспринимали его на равных со зрячими. Это, несомненно, прекрасно и справедливо и абсолютно необходимо незрячим посетителям монастырского музея. Но в то же время говорит нам об упрощении, уплощении статуса слепого: из мифа о сверхспособностях, дарованных слепому взамен утраченного зрения (а этот миф жил в европейской культуре и живет до сих пор — вспомните сказания о великих слепых музыкантах и сказителях; сегодня от них остались народные убеждения о сверхчувствительности слепых людей, об их превосходстве над зрячими, например, в массаже) статус незрячего человека переходит в «ничем не отличающегося при наличии приличной помощи и инфраструктуры». Я надеюсь, этот переход от мифа к равноправию действительно облегчает повседневную жизнь незрячих. Однако с мифологией слепоты — и с тем, что она является одним из самых ярких и значимых образов европейской интеллектуальной истории, — мы, зрячие и грамотные, тем не менее, остаемся один на один.
Александр Ляшко. Перформанс «Учиться видеть». Галерея «Борей», Санкт-Петербург, 1996. Сourtesy: «Товарищество “Новые Тупые”»

На выставке «Вне поля зрения» представлено много тактильного искусства. Можно потрогать баскетбольные мячики Мартина Вальде, прочитать письма Рильке о Сезанне, которые Юрий Альберт записал шрифтом Брайля, залезть в мягкий красный туннель, напоминающий утробу, авторства Анны Ермолаевой. У этих проектов есть цель: они сделаны специально для того, чтобы привести само наличие слепоты в нашей повседневной жизни — ну вот есть такие люди, и им, и нам надо как-то с этим жить, — к общему знаменателю. В других случаях слепота вторгается в повседневную жизнь как инструмент художника. Так Марейе Вохелзанг делает перформанс, в ходе которого один участник кладет другому в рот еду и рассказывает историю этой еды, но тот, кого кормят, ослеплен — на его глазах повязка, — потому что отказ от зрения позволяет сосредоточиться на слуховых и вкусовых ощущениях. Мирослав Балка в работе для Венецианской биеннале 2005 года предлагает зрителям пройти внутрь его инсталляции, где их встретит ветер, а группа «Новые тупые» сделала слепоту (завязанные глаза) своим программным заявлением (правда, «новое зрение» присутствовало в качестве глаз, намалеванных поверх блокирующих зрение повязок). История слепоты и игры со слепотой и видением в искусстве не прекращаются даже после того, как искусство перестало быть напрямую связанным с визуальностью, — и, видимо, переживут все дискуссии о визуальном.

По материалам: www.artguide.ru/ru/articles/



ВВЕРХ

meta.ua Яндекс.Метрика

(c) Дизайн-група "Dolphins"